Немногие вопросы, к которым обращаются антропологи религии, получили больше внимания нежели возрожденческие движения, которые охватили обширные части мира вслед за имперской экспансией белокожих. Три общие схемы характеризуют многие из этих движений, в особенности множество “культов карго”. Во-первых, это вторжение иностранцев, ускоряющее резкие перемены в местном сообществе. Во-вторых, ответная реакция туземцев, которая призвана сохранить и усилить некоторые из аспектов местной культуры, частично посредством связывания их с символами, воспринятыми вследствие присутствия чужих. В-третьих, интенсивное проявление религиозных явлений; пророки восстают, тысячелетие визуализируется, и состояние экстаза и разобщенности увеличивает значимость ритуалов.
Меня поражает то, что этот процесс имеет аналог в повседневной жизни, являющийся значительной силой сегодня повсюду на Антильских островах и, вероятно, во многих других развивающихся регионах. «Вторжение иностранцев» проявляется в форме массового туризма, главным образом, из стран-метрополий. Реакция туземцев - переформулированная культурная ориентация, которая синтезирует местные процессы развития и иностранные образцы, оставаясь формально совместимой с традиционными значениями. Герои, представляющие нормативную антитезу религии, выступают в качестве центральных фигур новой культурной ориентации, предлагая интерпретации и стратегии, применимые к изменяющимся условиям местного сообщества.
Я бы хотел рассмотреть здесь два коммеморативных ритуала, которые являются частью секулярного процесса возрождения: Cup Match (Игра на Кубок) на Бермудских островах и Карнавал в Антигуа. Главные ежегодные фестивали этих стран, Cup Match (Игра на Кубок) и Карнавал, достаточно похожи, чтобы можно было бы обнаружить повторяющиеся черты модели возрождения, и достаточно различны, чтобы это можно было понять в соответствующих им этнографических ситуациях.
Освобождение от рабства первого августа 1834 года имело особую значимость на Бермудах и в Антигуа. В других частях Британских Антильских островов от освобожденных рабов требовалось служение по четырехлетнему договору, смягченно названному “ученичество” при их прежних владельцах. Но на Бермудах и в Антигуа освобождение было немедленным и безусловным.
Практические социальные последствия полной свободы были минимальными, так как небольшие размеры двух островов не предоставляли левым чернокожим реального выбора, кроме того, как оставаться на своих старых позициях. Таким образом, жители Бермуд оставались классом ремесленников в морской и торговой сферах экономики, которой управляла резидентская белая олигархия, в то же время жители Антигуа оставались сельскохозяйственным пролетариатом на плантациях сахарного тростника, принадлежащих местным белым и белым из метрополии. Такие ограничения, однако, не сгладили символического влияния эмансипации. Как на Бермудах, так и в Антигуа бывшие рабы в память об исторических событиях ввели день празднования в разгар лета, в который они устраивают пикники, прогулки по пляжу, спортивные состязания и семейные посиделки.
В двадцатом столетии празднование освобождения приобрело статус главного фестиваля. Это произошло сначала на Бермудах, когда игра в крикет между двумя клубами стала настолько масштабной, что для клубов не было необходимости в том, чтобы увеличивать ее популярность. Эти спортивные клубы строились для того, чтобы спонсировать игру, которая в 1902 стала известной как Cup Match (Игра на Кубок). Популярность Cup Match (Игры на Кубок) стабильно росла, как игры, прошедшей путь от межклубной конкуренции до состязания среди спортивных звезд восточных и западных округов острова. В последующие десятилетия два последовательных дня, в которые празднуется Cup Match (Игра на Кубок), были объявлен государственным праздником.
Но Cup Match (Игра на Кубок) - это больше, чем зрелищное спортивное событие. Посещаемое несколькими десятками тысяч людей - третью чернокожего населения - это событие, по словам одного информанта, «когда мы едим всё на Бермудах и тратим всё на Бермудах». Чрезмерное потребление пищи переместилось на первый план благодаря таким традиционным бермудским блюдам, как пирог из мидий и тушеная раковина, которые продаются в торговых палатках, и пирог маниоке, цыпленок по-домашнему и свинина, запеченная в корке маниоке. Наряду с вышеперечисленными блюдами, для пикника большинство людей несут спиртные напитки. Распитие их на скамьях открытой трибуны начинается до первого мяча, поданного в 10 утра, и продолжается весь день. За стойкой в клубе также не провернуться.
Обычай «носить всё на Бермудах» известен как «модный показ». Женщины приходят на игру в элегантной, сексуальной одежде. В число популярных стилей в последние годы вошли тонкие блузки, повторяющие контуры груди, широкие декольте, в достаточной мере разоблачающие ложбинку, двойки, которые смело обнажают живот, пикантные шорты, которые подчеркивают лобки, бедра и ягодицы. Также в моде афро-американский и афро-карибский стили, в особенности «естественные» прически и прически «пшеничное поле», кожаные ошейники, большие круглые серьги, «рабские» браслеты на плечо, африканские ситцевые платья и банданы, бижутерия, сделанная из бусинок и резных деревянных щепок.
Мужчины, дополняя модный облик женщин, носят широкополые шляпы с золотыми и серебряными лентами, украшенные бахромой кожаные жилеты, рубашки с узкими разрезами, открытыми для того, чтобы показать грудь, и обтягивающие, ультрасовременного покроя брюки, внешне отвечающие на приглашение, передаваемое женской одеждой. Взаимодействие между полами на открытой трибуне, в торговых палатках, и в клубе у барной стойки иллюстрирует наблюдение Wax’а (1957:593), что одежда и наведение лоска преобразовывают естественную привлекательность в культурную игру. Выдающаяся игра - игра «реагирования», воинственный обмен вольными двусмысленностями и кокетливыми жестами, которые Kochman описал как «красочный способ привлечь кисок» (1970: 146).
Поскольку расточительность в Cup Match (Игре на Кубок) наиболее заметно демонстрируется на «фондовой бирже», на краю крикетного поля располагается пользующаяся популярностью игорная палатка. Зазывалы соблазняют клиентов возгласами «Приедешь сюда на велосипеде, уедешь домой на спортивной машине», «Принеси деньжат своей милой», «Вынимай руки из кармана и клади деньги на стол», и «Играйте на бирже, дамы и господа, играйте на бирже.» Игра в кости - «Корона и якорь» - проходит за сорока или больше столами, в то время как за другими столами играют в карты и в кости. Ставки варьируются от одного до ста долларов и выше. Крупье обеспечивают холодное пиво, которое они распивают с хорошими клиентами.
Другая привлекательность фестиваля Cup Match (Игры на Кубок) - развлечение. Карибские оркестры ударных инструментов (steel bands) играют на периферии в удовольствие слушающей и танцующей толпе. Ночью проходят вечеринки и шоу, на которых выступают соул-музыканты. Представления дают труппы «гомби», пантомимщики в масках, танцующие под афро-карибские ритмы барабанов, дудочек, ручных барабанов, флейт, и свистков, ряженые карикатурные америнды, носящие головные уборы, украшенные перьями, и несущие томагавки, но чье повсеместное исполнение однозначно бермудское и знакомая часть фольклорных традиций острова вовлечена в контекст рождественской пантомимы на улицах.
С 1970 года, однако, главной постановкой в развлечении в Cup Match (Игре на Кубок) стали mas' (маскарадные шествия) и театральное ревю, поставленное по мотивам тринидадского Карнавала. Несмотря на то, что эти события первоначально организовывались иммигрантами из Тринидада, жители Бермудских островов теперь участвуют в них с энтузиазмом и благополучно конкурируют за такие престижные звания как Король Калипсо и Королева Карнавала. Публика присоединяется к празднованиям, «подпрыгивая» (танцуя и шествуя) наряду с участниками маскарадного шествия.
Наблюдаемая популярность мотивов Карнавала на Бермудах служила подтверждением распространения Карнавала от Тринидада до других частей Антильских островов. Выдающимся реципиентом этого распространения является Антигуа, северо-восточный карибский остров с населением в семьдесят тысяч человек. Первый Карнавал в Антигуа был в 1957, он совпал с летним днем освобождения от рабства. Популярность и масштабы проведения фестиваля росли и теперь - как Cup Match (Игра на Кубок) на Бермудах - это двухдневный государственный праздник.
Карнавал в Антигуа следует общему формату тринидадского прототипа. Празднества начинаются с ночных зрелищных соревнований в различных категориях развлечения; исполнители песен в стиле «калипсо», королевы красоты, карибские оркестры ударных инструментов (steel bands) и духовые оркестры, и состязаний между лидерами маскарадного шествия за титулы, которые выражаются одновременно в приобретении желаемого статуса и денежных призов. Эти состязания проводятся в «Городе Карнавала» (“Carnival City”), общественном парке, в котором установлена огромная, изящно украшенная сцена, окруженная скамьями для нескольких тысяч человек. Фактическая постановка ревю является неофициальной, временами даже хаотической, хотя конферансье и постановщики стремятся спроектировать профессиональный образ, совместимый с современным понятием Карнавала как «шоу-бизнеса». Вход на все развлечения платный, что отражает представления о том, что Карнавал является в той же мере «потребителем», что и совместным развлечением.
За циклом конкурсов театральных представлений следует непосредственно Карнавал, или что Hill называет «театром улиц» (1972:85-99) - два дня, когда улицы буквально захвачены маскарадными труппами, сопровождаемыми карибским ударным и духовым оркестрами (steel and brass bands), играющими повторяющиеся, гипнотические ритмы «дорожного марша», сочиненные здесь песни в стиле «калипсо», который является народным фаворитом. Пирующие зрители выстраиваются вдоль маршрута маскарадного шествия. Некоторые перемещаются, чтобы присоединиться к труппам или чтобы помочь толкать передвижные платформы, которые перевозят барабаны (steel drums); другие идут позади музыкантов, “подпрыгивая”.
Тем не менее, Карнавал в Антигуа пытается сохранить островную идентичность, а не сымитировать тринидадскую модель. Он проводится в память об освобождении от рабства, но не до Великого Поста, как на Тринидаде. Поэтому были включены в репертуар его маскарадных групп как клоуны, так и пантомимщики (подобные бермудианским «гомби»), которые ранее выступали на улицах в течение рождественского сезона. Позади карнавальной городской сцены - обширная панорама характерного пейзажа вроде Верфи Нельсона или идиллического пляжа с заброшенными ветряными мельницами на заднем плане. Надписи «Антигуа, мой дом родной» («Antigua me come from») и «Антигуа, где красоты представлены землей и небом» (“Antigua where land and sea make beauty”) можно увидеть на футболках, карнавальных транспортных средствах, и торговых палатках.
Тем, что уравновешивает эти проявления островной идентичности, являются различные символы регионализма. Региональная тема ясно отражена в конкурсе на звание Короля Калипсо и Королевы Карнавала. В каждой категории предварительный конкурс отбирает победителей из Антигуа, которые затем соревнуются с представителей других островов на двух показах, что является кульминационным моментом развлекательных ревю. В последние годы эти события привлекли соперников не только с островов Британского Содружества (British Commonwealth), но и с территорий, находящихся под французским, голландским, и американским флагами.
Осознание региональной общности подчеркивается также рядом других способов. Ведущие, редакторы, политические сановники, и другие люди, имеющие доступ к микрофону или любым другим средствам массовой информации, берут себе за правило приветствовать множество гостей из различных частей Карибских островов. Диск-жокеи напоминают своим слушателям, что специальные карибские программы транслируются на соседних островах. Исполнители песен в стиле «калипсо» сожалеют о разногласиях между островами, призывают к региональной сплоченности и хвалятся региональными достижениями в сфере политики и спорта. Маскарадные труппы изображают фольклорные, исторические и эстетические мотивы, релевантные региону в целом. В продуктовых палатках - изобилие расцениваемого как афро-карибские главные предметы торговли: банан, плод хлебного дерева, черный пудинг, солите, горох «черный глаз» и рис, кокосовые орехи, и различные «дары земли» (танниас, эддоэс, дашин, ямс, сладкий картофель). Коротко говоря, культурный национализм, которым проникнут тринидадский Карнавал, заменен в Антигуа здравым пан-карибеанизмом (pan-Caribbeanism).
Проявления расовой солидарности, многие из которых имеют политическое значение, были тесно связаны с осознанием региональной общности. Один из Королей Калипсо, Lord Short Shirt (Лорд Короткая Рубашка), убеждал свою аудиторию «сплотиться с вашим черным братом.» Его преемник, Mighty Swallow (Могущественная Ласточка), завоевал титул песней «Свобода» (“Freedom”). Каждый ее стих повествовал об угнетении, перенесенном чернокожими людьми в различных частях мира - Анголе, Родезии, Антигуа; хор, в котором с воодушевлением объединились голоса людей, был скандированием «свобода». На представлении песня явила собой поразительный пример мощной формулы call-an-response (запрос-ответ), унаследованной от ритмичной структуры западноафриканской поэзии и музыки (Keil 1966:97).
Это ощущение агрессивного расового сознания помогло популяризировать эстетику чернокожего американца и их аттитюды. Стили исполнения и репертуары стали все более и более ориентированными на задушевность и броские жанры; действительно, даже одна группа «людей пера» из Антигуа назвала себя «Superfly Steel Band». Одежда, бижутерия и стили причесок интенсивно перенимают афро-американские образцы. Темы воинственности чернокожих выражаются через ношение эмблем с изображением красного, зеленого, и черного триколора и через подъем сжатых кулаков в качестве аплодисментов во время развлечения. Точно так же толпы молодежи, следующие за шествием карибского оркестра ударных инструментов и духового оркестра (steel and brass bands), поднимают свои кулаки в ритмичном унисоне -вот что помогает объяснять успех песни «Black Power March» (Демонстрация силы чернокожих), благодаря которой восемнадцатилетний Mighty Deceiver (Большой Обманщик) недавно выиграл соревнование исполнителей песен в стиле «калипсо» среди юниоров.
В основных чертах Карнавал сопоставим по существу с Cup Match (Игрой на Кубок), хотя значительно большее процветание Бермудских островов предоставляет возможность более экстравагантной демонстрации богатства и трат. Дух Карнавала, однако, качественно, если не количественно, представляет собой то же самое, что и его бермудский аналог. Чрезмерное потребление спиртных напитков, проведение азартных игр, и сексуальные связи свободно практикуются. В общем, «вседозволенность в ритуале», описанная Gluckman (1959:109-136), очевидна. Как исполнители песен в стиле «калипсо» постоянно хвалятся, Карнавал, в конце концов, - это «креольская вакханалия».
Как религиозный ритуал, светский ритуал должен быть рассмотрен относительно его общего социального контекста. Как на Бермудских островах, так и в Антигуа процесс перехода от скромных народных празднований до централизованных, пышных празднеств в память об освобождении от рабства сопровождался двумя важными социальными процессами. Во-первых, борьбой демократических реформистских движений против устаревших социально-политических традиций. Во-вторых, развитием туризма как основы экономики. Кратко рассмотрим эти процессы на каждом из островов. Хотя фактический процесс деколонизации на Бермудских островах начался на поколение позже по сравнению с Британской Вест-Индией, брошенный чернокожими вызов белой торговой олигархии, известной как «Сорок воров» (“Forty Thieves”), может быть отнесен по времени к периоду политических объединений, которые появились в начале 1900-х годов, в то время, когда начали проводиться Cup Match (Игры на Кубок). Действуя в рамках конституционной системы, которая ограничивала право участвовать в выборах наличием собственности, огромное же большинство собственников были белокожими, объединения стремились избрать одного чернокожего от каждого округа в парламент. Использование стратегии «голосования только за одного кандидата» (“plumping”), посредством которой сторонники объединений голосовали за чернокожего кандидата и удерживали еще имеющихся у них три голоса, достигло значительного успеха, завершившись в 1953 году избранием девяти чернокожих в законодательное собрание (The House of Assembly).
В 1960-х годах в значительной степени ускоряется «атака на олигархию» (“assault on the oligarchy”). В начале десятилетия были предприняты народные кампании за расовую интеграцию и всеобщее избирательное право, в 1963 году сформирована первая политическая партия в качестве органа рабочего движения, в 1965 году объявлена первая крупная промышленная забастовка, и в 1968 году политика сторонников привела в действие новую конституцию, которая заменила систему правления, контролируемую британскими государственными служащими и местными белыми аристократами, на кабинет министров, ответственных перед Парламентом. Дальнейшие демократические реформы, ограничивающие исполнительную власть назначенного британской короной губернатора, были пересмотрены в конституции в 1972 году.
Эти события, тем не менее, должны были все же достичь поставленных целей: расового равноправия во властных структурах и национальной независимости. Белая олигархия отреагировала на угрозу организованной политической силы чернокожих формированием своей партии, которая объединила людей на селективной основе по критерию расовой принадлежности. Коалиция, выкованная таким образом, после двух выборов с условием подачи одного голоса и за одного человека продолжает удерживать значительное парламентское большинство и увековечивать колониальный статус.
Однако, удерживая свои властные позиции, олигархия была вынуждена отречься от ценностей и стилей традиционной системы опеки, которая наделяла белых ролью отца-благодетеля, а чернокожих - ролью послушного зависимого человека. Теперь властная структура оправдывается официально в терминах скорее сотрудничества, чем опеки; правящая партия провозглашает, что «объединенные Бермуды» (“united Bermuda”) - это путь к лучшему будущему для обеих рас.
С точки зрения многих представителей черной расы, «соперничества» легче добиться, чем сотрудничества (cf. Manning 1973: 115 - 145). И все же цель, преследуемая обеими стратегиями, одна и та же: получить материальную выгоду от небывалого бума, порожденного стремительным и неослабевающим ростом круглогодичного туризма с начала 1950-х годов. Очевидны последствия этого бума, дополнительно стимулированного недавним расширением международного сектора торгово-промышленной деятельности. Удалось достичь более высокого по сравнению с большинством развитых стран дохода на душу населения и практически ликвидировать атрибуты бедности. Огромная сверхзанятость и косвенное налогообложение - действие этих факторов в совокупности поощряло жителей Бермудских островов работать на двух и более работах, для того чтобы вовлечь их в процесс инвестирования и спекуляцию, и для того чтобы они превратили свои дома в несколько квартир, которые можно сдать в аренду по непомерным ценам рабочим-эмигрантам, составляющим четверть всего населения островов. Коротко говоря, пока создавался стабильный рост для достижения деколонизации и расового равноправия, что и в самом деле демократизировали на Бермудских островах - так это не социально-политическую систему, а экономический образ жизни «Сорока воров». Роль «капиталиста-авантюриста» (Wilkinson 1958), прежде монополизированная белыми элитами, стала доступной и для других сегментов общества.
В Антигуа процессы демократического преобразования и развития туризма развивались несколько иначе. Первый профсоюз, созданный во время рабочих волнений по всему Карибскому морю в конце 1930-х годов, следовал вест-индийскому образцу формирования политической партии как средству достижения своих долгосрочных целей. Партия-профсоюз добилась значительного успеха в связи с предоставлением всеобщего избирательного права в 1951 году. Кандидаты от партии, получив поддержку масс чернокожего населения, были незамедлительно избраны в законодательный орган острова, прокладывая путь к переходу от британской колонии к представительному управлению. В 1956 году, за год до первого Карнавала, была введена неполная (limited) министерская система. В 1960 году одновременно с постом премьер-министра была разработана более полная министерская система. А в 1967 году Антигуа получила статус «ассоциированного» с Великобританией государства согласно договору, предоставляющему внутреннее самоуправление и право выбора полной независимости в одностороннем порядке.
В течение периода деколонизации удалось добиться впечатляющих социально-экономических успехов. В 1950 году более половины работающего населения было задействовано в сельском хозяйстве, главным образом на службе у поместного консорциума (an estate consortium), сформированного белыми плантаторами в качестве защиты от борьбы чернокожих за объединение в профсоюзы и политическую власть. Однако вскоре после своего избрания правительство чернокожих начало захватывать земли плантаторов и поощрять наличие в частной собственности мелких хозяйств. О поразительном успехе этой политической программы свидетельствует тот факт, что в 1961 году почти 95 процентов всех крестьянских хозяйств были в руках мелких земельных собственников (James 1970:105). Консорциум плантаторов сохранял контроль над крупными поместьями, но арендовавший наделы земли в этих поместьях пролетариат превратился в независимое крестьянство.
Развитие крестьянской собственности поощряло сельскохозяйственную диверсификацию. В то время как крупные плантации продолжали производить практически только сахар, мелкие фермеры выращивали сахар и хлопок для экспорта и другие сельскохозяйственные культуры, особенно ананасы, - для местного потребления. В совокупности эти события сделали сельскохозяйственную картину более веселой в 1950-х годах по сравнению с той, что была в течение столетия.
Однако наибольший вклад в экономический рост внес туризм. Как и Бермудские острова, Антигуа была включена в соглашение Рузвельта-Черчилля (Roosevelt-Churchill agreement) 1940 года, которое дало право Соединенным Штатам Америки арендовать землю для военных баз на «внешнем кольце» (“outer ring”) британских колониальных островов от Тринидада до Ньюфаундленда. Воздушное пространство, освоенное американцами, позволило Антигуа привлекать в эту страну категорию людей, которая явилась главной опорой туризма после Второй Мировой войны - приезжающих на непродолжительное время отпускников. К 1960 году туризм стал ведущим сектором экономики, и именно ему принадлежит основной вклад в создание более высокого жизненного уровня по сравнению с уровнем на соседних сопоставимых по размеру островах в блоке Британского Содружества. В течение последующих нескольких лет осуществлялось дальнейшее стимулирование туризма за счет предоставления щедрых налоговых льгот строителям гостиниц, лицензирования казино и открытия глубоководной гавани, подходящей для кораблей, осуществляющих круизы. В 1967, в том году, когда был приобретен статус «ассоциированного» государства, туризм составлял 89 процентов национального дохода (Zinder 1969:50).
Еще недавний, однако, энтузиазм, появившийся благодаря процветанию и деколонизации, вскоре исчез. Правительство перестало уделять внимание сахарной промышленности, его политика достигла своей кульминации в отказе обрабатывать урожай 1972 года, покинув фермеров на произвол судьбы с полями никуда не годного сахарного тростника. Дефицит продовольствия и растущие цены накалили обстановку в стране, ситуация обострилась за счет возрастания роли арабских и португальских торговцев в местной экономике. Однако главной проблемой стала неспособность туризма достичь оптимистичных темпов роста, предсказанных в конце 1960-х годов. Уровень безработицы достиг 20 процентов в 1970 году, цифры, увеличившейся более чем в два раза, но столь же высокой, как и в предыдущем десятилетии (James 1970:93). В течение 1973 года, оказавшегося неудачным для туризма периодом, уровень безработицы резко подскочил почти до 50 процентов.
Потеря политического доверия сопровождалась экономическим спадом. Раскол в рабочем движении привел к тому, что была сформирована конкурирующая политическая партия, которая в 1971 набрала парламентское большинство и с тех пор придерживалась линии подавления в своей политике, что было слишком знакомым на Карибском море. Газеты, поддерживающие политическую оппозицию, были подвергнуты непомерным лицензионным платам, а диссидентские группы, такие, как Борцы за свободу Антигуа (The Antigua Freedom Fighters), чернокожие силы движения и растафариане, люди определенной религиозной веры, стремящиеся к возвращению на родину в Африку и придерживающиеся основного убеждения, что низложенный император Эфиопии Хайли Селасси (Ethiopian Emporer Haile Selassie) - это Бог, были запрещены.
В ответ на это усилились забастовки и демонстрации, направление развития событий можно проиллюстрировать прекращением на четыре дня, предшествующих Карнавалу 1973 года, подачи воды и электричества. В разгар этих внутренних волнений проводилась политика изоляционизма, вплоть до того, что страна оставалась вне Карибского сообщества (Caribbean Common Market) в течение целого года после создания данной организации.
Помимо своего социального влияния эти процессы на Бермудских островах и в Антигуа имели важное символическое значение. Борьба против устаревшей социальной системы, предполагающей господство представителей белой расы, поставила под сомнение не только британскую колониальную культуру, но и культуры местных народов, которые оправдывали традиционный порядок. Наиболее значительные попытки заменить эти утрачивающие прежнюю силу культурные ориентации производились общей системой смыслов и целей, в пределах которой осуществлялась деколонизация. Политическая риторика, освещение событий в средствах массовой информации, образование, путешествия за границу и другие источники, стимулирующие этот процесс, к которым жители Антильских островов теперь имеют доступ, заставили их осознать, что существующее положение дел и их борьба не являются уникальными в мире. Скорее, они - часть глобального процесса перемен, который включает в себя такие сходные изменения в мире, как достижение полной независимости на более крупных островах Карибского моря, революционный национализм в Африке, и борьба за «освобождение» (“liberation”), осуществляемая чернокожими американцами. Хотя и мало, кто, находясь вне интеллектуальных кругов, обращался к абстрактным идеологическим и философским аспектам этих изменений, всеобщее сочувствие и чувство солидарности с освобожденным цветным (особенно чернокожим) населением присутствовало на каждом социальном уровне.
Присутствие его, тем не менее, - это нечто совершенно отличное от его принятия. Тот тип социокультурной исключительности, присутствующий на Антильских островах, который Lewis назвал isularisimo (1968: 132), оказался чрезвычайно устойчивым к современным идеям; остров, таким образом, стремился к тому, чтобы оставаться если и не единственным, то самым главным символом социальной идентификации. Существуют очевидные причины этого типа культурного консерватизма как на Бермудских островах, так и в Антигуа. Осознание жителями Бермудских островов того, что их материальное положение превосходит положение чернокожих американцев и жителей Вест-Индии, явилось для них мощным стимулом к тому, чтобы лелеять свое самодовольство и охранять от возможных угроз свою традиционную систему идентичности, в рамках которой они являются «цветными бермудцами» (“colored Bermudians”), отличающимися от людей такого же цвета кожи в других частях света и превосходящими их. Точно так же жители Антигуа отчетливо понимают, что проводимая в данный момент правительством политика изоляционизма - это лишь наиболее яркий пример шаткости солидарности на Карибском море. Разногласия и недоверие друг к другу подрывают каждую попытку политической интеграции в Вест-Индии и постоянно угрожают экономическому сотрудничеству стран. В течение недель после подписания договора в 1973 году (Chaguaramas Treaty), создавшего Карибское сообщество (The Caribbean Common Market), премьер-министр одной из более развитых стран (More Developed Countries) потратил определенное количество телевизионного времени, чтобы обличить премьер-министров менее развитых стран (Less Developed Countries) , называя их «кучкой бандитов» (“bunch of bandits”), которые прежде хотели, чтобы Бог и Британская империя решила их проблемы, а теперь хотят, чтобы это сделали более развитые страны.
Символические воздействия крупномасштабного туризма обычно объясняют в терминах североамериканского синдрома подражания, культурной ориентации, прямо противоположной той, которую подпитывала политическая деколонизация. Еще в 1951 году бермудский исследовательский комитет описал «атмосферу отпуска», социальный климат, отражающий образ жизни беззаботных, расточительных, стремящихся к удовольствиям туристов. Одежда и манера поведения туристов, как заключил исследовательский отчет, создали представление о нечетко обозначенных сексуальных нормах, которое местное население склонно было усваивать. Как следствие, падение «моральных ценностей» и большое количество внебрачных детей, составивших до одной трети всех новорожденных (Отчет Комитета… 1951). Два десятилетия спустя это мнение все еще высказывалось самыми разными людьми, такими, как теле- и радиокомментаторы, министры и церковные лица, школьные учителя, социальные работники, политические радикалы и белые аристократы. Статья на первой полосе ежедневной газеты острова соотнесла этот синдром подражания со стремлением «угнаться за Джонсами», заметив, что Джонсы - не общеизвестная, живущая по соседству семья, но масса отдыхающих, увиденных в гостиницах, кабаре, на пляжах и в модных магазинах.
Карибские комментаторы приняли такую интерпретацию атмосферы отпуска, поскольку местный туристический бизнес достиг чуть ли не размеров Бермудских островов. Выражающие консервативную точку зрения люди видят в подражании североамериканскому образу жизни обывательский регресс от типично британского соблюдения правил приличия и от претензий людей на аристократичность. Придерживающиеся прогрессивного мнения сходным, но не типичным для него, образом оценивают влияние туризма, понимая его как форму культурного империализма, который нарушает цельность и искажает сущность исконного образа жизни нации. Под любым углом зрения туризм рассматривается как нечто, создавшее общество не только обслуживающего персонала, но также и общество «людей-повторюшек», “mimic men”, заимствуя фразу тринидадского романиста V.S. Naipaul (1967).
Разумное обоснование этой негативной оценки туризма, по меньшей мере, обоснование позиции прогрессивных людей, лежит в осознании угрозы новой колонизации белыми, хотя и психологической. Туристический бизнес культивирует новый идеал, который служит той же цели, что и старый: добиться преданности населения, в то же самое время продолжая его угнетать. Сатира на эту тему в виде иллюстрации представляет вниманию мускулистого молодого чернокожего мужчину, обнаженного до талии и держащую его за плечи тучную, примерно сорокалетнего возраста белую женщину в купальном костюме, открывающем значительную часть ее свисающей груди. Оба они весело смеются, явно пародируя фотоснимки, которые туристы делают с местными жителями. Подпись к рисунку гласит: «Туризм наверху - мы внизу» (“Tourism on top - we underneath”) (Journal of Black Poetry 1973: 62).
Если суммировать вышесказанное, то современные социальные процессы на Бермудских островах и в Антигуа породили противоречивые символические ориентации. Деколонизация и демократическое преобразование имеют тенденцию увеличивать число параметров культурной идентичности, способствуя достижению понимания более широкой социальной реальности, сосредоточившей внимание на представителях черной расы. Устойчивая традиция и замкнутый на себе личный интерес склонны подавлять это влияние, какое оказывает благополучная, чарующая, гедонистическая «атмосфера отпуска» характерная для белых отдыхающих.
Что же является герменевтикой и функциями символизма фестиваля в рамках такого состояния культурного диссонанса? Наиболее убедительная аргументация сильнее всего тяготеет к убеждениям ортодоксального позитивизма в своем осмыслении символического порядка как зеркального отражения той социальной системы, в которой он существует. Нижеследующие таблицы, представляющие в схематичном виде имеющееся в данной работе описание символизма Cup Match (Игра на Кубок) и Карнавала, поясняют этот аргумент.
Однако антропологическое видение, сформированное опытом полевого наблюдения и участия, предполагает, что эпифеноменальное понимание символизма фестиваля является слишком ограниченным, чтобы адекватно оценить всю глубину его смыслов и весь диапазон его воздействия на социальную жизнь. Он не в состоянии понять роль символического действия. Представляя символы, составляющие Cup Match (Игру на Кубок) и Карнавал, в аналитической форме, как если бы они были помещены в вакуум, можно понять, что в ситуации праздника не существует никакого такого противоречия в культурной реальности. Скорее, яркий в эмоциональном отношении, наполненный эйфорией контекст действия фестиваля направлен на то, чтобы соединить и, по крайней мере, частично примирить составляющие его символы.
В Cup Match (Игре на Кубок) и Карнавале различимы два общих типа символической связи. Первый связывает символы, характеризующие идентичность островов, конструируемую местными обычаями, с символами идентичности чернокожих, которая черпается в ярких афро-карибских и афро-американских обрядах. Второй связывает все символы идентичности с символами стиля (symbols of tone), заключающими в себе стилевую и чувственную притягательность. Эти пространственные и временные связи символов подразумевают совместимость в когнитивном отношении и в отношении оценивания значимости тех элементов культурной реальности, которые они символизируют.
| I. Символы культурной идентичности | II. Символы стиля |
|---|---|
А. Символы, характеризующие идентичность островов (Бермудские острова)
| А. Символы сексуальности
|
В. Афро-карибские символы
| В. Символы благосостояния потребления
|
С. Афро-американские символы
| С. Символы изысканности
|
| I. Символы культурной идентичности | II. Символы стиля |
|---|---|
А. Символы, характеризующие идентичность
| А. Символы сексуальности
|
В. Афро-карибские символы
| В. Символы благосостояния потребления
|
С. Афро-американские символы
|
С. Символы изысканности
|
Связь символов идентичности с символами стиля также иллюстрирует то, что Turner называет «поляризацией значений» (1964:30) - принцип, согласно которому действие ритуала направлено на то, чтобы обменяться идеологическими и чувственными представлениями, наделяя социокультурные элементы чувственной и эмоциональной притягательной силой, в то же самое время облагораживая эту притягательную силу нормативным соответствием правилам. В нашем случае символизм фестиваля действует для того, чтобы наделить три сферы культурной (идеологической) идентичности сексуальностью, обаянием, изысканностью и характерными (чувственными) соблазнами, в то же самое время, наоборот, отсылая стилистически и чувственно к системе значений людей Антильских островов и системе значений людей черной расы.
Эти значимые взаимосвязи были установлены не только фестивалями в целом, но и фигурами, господствующими на этих фестивалях: игроки в крикет, игроки в азартные игры и модные зрители на Cup Match (Игре на Кубок); участники конкурса красоты, ведущие развлекательных программ и участники маскарадных шествий на Карнавале. Все эти фигуры изобилуют наличием одного и более проявлений культурной идентичности и элементами стиля, обладающими притягательной силой. Причесанная по-африкански, чувственно одетая, изящно украшенная драгоценностями женщина на Cup Match (Игре на Кубок) является хорошим примером, однако некоторые персонажи Карнавала даже еще более показательны. Возьмем, к примеру, исполнителя песен в стиле «калипсо». В содержании его исполнения - словах песен, - вероятно, или актуальные описания местных проблем, или призыв к местной/расовой солидарности. Форма его исполнения - жанр «калипсо» - теперь считается пан-карибской, хотя и продолжают придавать особое значение Тринидаду, как источнику и центру традиции песен в стиле «калипсо». Тринидад в свою очередь рассматривается в качестве восточной карибской столицы красоты, изысканности и богатства - репутация, которая сложилась главным образом благодаря его сильной социально-экономической ориентации на «доллар янки». Исполнители песен в стиле «калипсо» неизменно культивируют этот имидж, созданный из всех этих разных групп символов, так же как и международный образ знаменитости, который был представлен миру исполнителей в стиле «калипсо» теми из его исполнителей, чьи записи добились прибыльных продаж на североамериканском рынке.
Другую связь символов идентичности с символами стиля можно проиллюстрировать примером ведущего недавнего конкурса красоты (Carnival Queen Show). Визуально он является типичным примером современного американского чернокожего ведущего развлекательных программ; он щеголяет в рубашке розового цвета с длинными прозрачными рукавами, черном жилете, широком белом галстуке, надетом поверх жилета, и черных бархатных брюках с белыми карманами. Однако, вербально он является выразителем идентичности местного населения острова. Его речь была насыщена разговорными фразами, характерными для жителей Антигуа, и пестрела упоминаниями местных событий. Он подчеркнул участие всего Карибского моря в конкурсе королевы красоты (Carnival Queen Contest) и региональный характер Карнавала в целом, а также заверил многих гостей этого острова, приехавших с других островов, в гостеприимстве жителей Антигуа. Кроме этих разнообразных проявлений культурной идентичности он был богато одарен символами стиля, что было легко понять, поскольку он хвалился изысканностью его одежды, элегантностью декораций на сцене, присутствием фотографов из американских журналов для чернокожего населения среднего класса Ebony («Черное дерево») и Essence («Сущность») и публикой Карнавала, которая была одета в полуофициальную одежду и платила двенадцать долларов на двоих за забронированные места.
Притягательная сила тех личностей, которые устанавливают взаимосвязь между этими символическими категориями, помогает объяснить всю значимость чернокожего американского туриста, который типично (возможно, даже стереотипно) соединяет вместе очевидные, часто даже агрессивные проявления расовой идентичности и демонстрацию бросающегося в глаза потребления и гедонистического поведения, которое даже превосходит поведение его белых соотечественников. Еще более полным воплощением наиболее значимых символов является островитянин, который эмигрировал в более привлекательную для него местность, но который приехал в родные места на Карнавал. Если этот вернувшийся в родную местность островитянин окажется ведущим, нанятым для представления, его образ будет завершенным. Едва заметный намек о важности такой фигуры можно уловить в свежем обзоре программы развлечений на конкурсе красоты (Carnival Queen Show) 1973 года: «...Барри Харви, молодой человек с приятным мягким голосом, родом из Антигуа, который удачно переехал за границу (в Нью-Йорк), напомнит нам о том, чего мы лишились из-за его отсутствия на острове» (Antigua Times 1973: 6).
Переходя на другой уровень рассмотрения, все эти доминантные на фестивале фигуры можно вписать в три типа, имеющих некоторые сходные признаки: спортсмены, ведущие и те, которых Abrahams называет «людьми слов» (“men of words”) (cf. 1970:163 - 179). Спортсмены (игроки в крикет, игроки в азартные игры) - это игроки-шоумены; их популярность зависит не только от их успеха в игре, но и от их способности производить впечатление на своих поклонников яркими демонстрациями их личного стиля. Артисты (исполнители песен в стиле «калипсо», участники конкурса красоты, участники маскарада) - исполнители-соперники; их роль состоит как в том, чтобы показать представление так и в том, чтобы состязаться друг с другом за титулы и призы. «Люди слов» (конферансье, «рэп»-исполнители) являются как спортсменами, так и артистами; их говорение меньше всего нацелено на передачу его информационного содержания, но на соперничество с другими «людьми слов» в устных состязаниях умов, также на развлечение и убеждение публики.
Повсюду распространенные на Антильских островах, как я утверждал в недавней статье (1974), атлетический и драматургический тропизмы, которые поясняют своим примером спортсмены, конферансье и «люди слов», являются основой народного героизма. Следовательно, доминантные на Cup Match (Игре на Кубок) и Карнавале фигуры обладают постоянным статусом героя, а не просто господствующей в конкретном единичном событии ролью. Функция фестиваля состоит в том, чтобы возвеличить героев посредством установления значимого контекста, в котором их способности выставлены напоказ благодарной публике. Можно было бы добавить, что бермудский и антигуанский фестивали в обобщенной форме основаны на атлетическом и драматургическом тропизмах: Cup Match (Игра на кубок) - это ориентированное на театрализованное представление празднование спортивного соревнования. Карнавал, наоборот - ориентированное на соперничество празднование развлекательного представления.
Такой подход к символам, героям и тропизмам предполагает, что Cup Match (Игра на кубок) и Карнавал достигают того, что Wallace (1956:468-273) называет «в лабиринте переформулирования» (“mazeway reformulation”), - синтеза нового облика общества и культуры, который был осуществлен вслед за периодом искажения прошлого облика под воздействием процесса слияния разных культур в результате их взаимодействия. В наших случаях искажение возникало от множества конфликтов: стремление сохранить исключительность островов против стремления к региональной солидарности; идентичность чернокожего населения против очарования белыми людьми материальным, культурная целостность против копирования иностранных культурных влияний. Все эти конфликты разрешаются в фестивалях, но не через новую перекомпановку, а через согласование смыслов в рамках эстетического контекста, созвучного центральным тропизмам местной культуры.
Народные герои, которые правят Cup Match (Игрой на Кубок) и Карнавалом, - светский эквивалент пророков, обычно возглавлявших религиозные обряды возрождения. Интересно, что наличие героев идет вразрез с религией в их же сообществах, в которых довольно распространены евангелические протестантские табу на то, чтобы распивать спиртные напитки, танцевать, носить драгоценности, слушать «дьявольскую музыку» (“devil music”), табу на внебрачные сексуальные связи и на многие другие практики, тесно связанные с Cup Match (Игрой на Кубок) и Карнавалом. В таком случае, в этих фестивалях перед нами - символическая система, светская в том смысле, что она не только противопоставлена религии, но и, более того, расценивается как безнравственная и грешная.
Если Cup Match (Игра на Кубок) и Карнавал могут быть рассмотрены как светские ритуалы возрождения, смогут ли они положить начало организованным движениям, которые впоследствии продолжат этот процесс? Казалось бы, это уже произошло на Бермудских островах. Клубы появились тогда, когда возникла необходимость в постоянных учреждениях, финансирующих Cup Match (Игру на Кубок) и дюжину других ежегодных спортивных фестивалей, которые зародились в этом столетии. Поскольку клубы росли, они вскоре стали центром развлечений и общения. Я утверждаю (Manning 1973), что три сферы действия в клубах - игра, шоу и бар - символический порядок расположения их повторяет порядок фестивалей, рассмотренных в данной статье. Каждая сфера обнаруживает значимые ассоциации символов стиля, на которые оказали сильное влияние (но не такое уж неизбежное) те символы туристической среды и идентичности, которые оказались релевантными длительным по времени, но изменяющимся сторонам местного опыта. Более того, каждая сфера поощряет к активной реакции: игра поощряет экономическое соперничество с белой олигархией; шоу поддерживает современное представление о культурном самосознании чернокожих; бар обеспечивает причастность к прогрессивным политическим программам. Символически и институционально клубный мир может, таким образом, быть понят в качестве структуры, воспроизводящей возрожденческий синтез, который был достигнут в таких светских ритуалах как Cup Match (Игра на Кубок).
В Антигуа клуб является эвфемизмом публичного дома, и, таким образом, - центром для отличающихся от тех, которые можно найти в бермудских клубах, видов спорта, развлечений и общения. И все же типы символического действия, наблюдаемые на Бермудских островах, очевидны и в Антигуа, хотя они скорее рассредоточены во множестве окружающих людей сред - в спортивной организации, в коммерческом ночном клубе, в деревне, в магазине спиртных напитков, и так далее, - чем сконцентрированы в единичном институциональном комплексе. Символическая сила Карнавала (который скорее финансируется назначенным правительством комитетом, чем добровольной ассоциацией) состоит в том, что он объединил эти распыленные повсюду символические действия под единым названием ритуала. Еще неизвестно, будет ли у культурного переопределения (the cultural reformulation), результат которого выражен в символах Карнавала, какое-либо структурированное продолжение, как на Бермудских островах.
Отсутствие в Антигуа клуба бермудского типа проливает свет на различия в интерпретациях двух фестивалей в рамках данного обсуждения. Cup Match (Игра на Кубок) отражает, конечно, как позитивный настрой в обществе, созданный благодаря существующей демократической борьбе, так и материальное преуспевание, которого удалось достичь с помощью процветающей в экономике страны сферы туризма. И все же это не столько осознанное признание того или другого из этих условий, сколько событие в честь новых идеалов, которые появились при этих условиях, но которые получили самостоятельную жизнь благодаря клубному миру. Комментарий участника спортивного фестиваля проясняет ситуацию.
Вы, американцы, вы развлекаетесь на выходных, верно? Ну, мы развлекаемся каждый день. Но в то же самое время мы и работаем. Мы будем отсутствовать дома до пяти или шести (утра), пить, может быть, подцепим сучку, будем иметь успех, доберемся домой и закроем на некоторое время глаза, а затем снова пойдем на работу. Это наша жизнь. Мы ходим на игры в крикет, пьем, работаем, занимаемся сексом, играем в спортивные игры, и ходим на вечеринки.
Карнавал имеет различные ориентации. Постоянный опыт участвующих в нем людей формируется не в игровом мире, но в обществе, которое в недавние годы перенесло экономический спад и политический регресс. Этот опыт отражает как экспрессия, так и постановка представления в Карнавале. Стиль «калипсо», который вовлекает тысячи людей в скандирование «свобода», управляет ими, чтобы бороться за нее дома. Акцент на региональную солидарность отвергает правительственный шовинизм на острове. Демонстрация символов силы чернокожих - это демонстрация поддержки групп чернокожих активистов, которые были запрещены. Пародируют даже сельскохозяйственную политику; песню в стиле «калипсо», воспевающую Антигуа, как «страну хлопка и тростника», спели именно в то время, когда сахарный завод отказался обрабатывать урожай.
В рамках более широкого рассмотрения различия между Cup Match (Игрой за Кубок) и Карнавалом уступают важным сходствам. Заимствуя фразу Turner’а, оба фестиваля - лиминоидные явления. Они являются ритуальными событиями, когда эгалитаризм одерживает победу над иерархией, спонтанность - над рутиной, свобода - над ограничением, коммунитас (communitas) - над структурой. Описание в песне в стиле «калипсо» парада на Карнавале (Carnival J’Ouvert Parade) как «спина к спине, живот к животу» (“back to back and belly to belly”) - это удачное креолизированное понимание того, что Тернер называет «полной конфронтацией человеческих идентичностей» (“total confrontation of human identities”) (1974:169). Синтез возрождения, полученный в результате этих событий, иллюстрирует культурную изобретательность, которую так часто поощряет limen. Временно освобожденные от консервативных влияний структуры, индивидуумы и общества могут вырабатывать новое понимание той действительности, с которой они сталкиваются. Turner (1974) недавно применил эту модель Van Gennep’а к системам паломничества, показав, каким образом совершающие паломничество к святым местам имеют в сущности лиминоидный опыт в своем путешествии. Здесь я сделал диаметрально противоположное заявление, рассматривая светский эквивалент паломничества, туризм, и фокусируясь не на путешественниках, а на тех, кто живет в секулярных «святых местах», притягивающих туристов. Проведенный анализ показывает, что антропологические концепции ритуала могут быть источником понимания при изучении ряда явлений, которые, как обычно предполагается, находятся за пределами границ религии. Эти концепции проливают свет на культурную символизацию парадокса, обнаруженного не только на Антильских островах, но повсюду в странах «третьего мира»: на противоречие между политической деколонизацией и растущей экономической зависимостью от метрополии.
Наш адрес: ул. Союза Печатников, д. 16, С-Петербург, 190008
Тел.: +7 (812) 714-25-44
E-mail: dephuman@hse.spb.ru